Дорогие друзья! Предлагаем Вам познакомиться с мыслями о живописи петербургского художника Александра Кравчука. Статья опубликована в журнале «Личность и Культура» № 5. 2009 г.

Интервью редакции журнала «Личность и Культура» с петербургским художником, автором серии детских портретов Александром Кравчуком.

Александр Михайлович Кравчук – замечательный петербургский художник, потомственный живописец и убежденный последователь реалистической школы живописи. Он окончил отделение станковой живописи Российской академии художеств.

Младенчество Александра прошло в здании церкви Святого Пантелеимона – той, что на улице Пестеля в Санкт-Петербурге. Помещение, где священник готовится к службе, тогда, в 1959 г., принадлежало маневренному фонду Ленинграда. Здесь и жили родители Саши. Его отец был студентом Мухинского училища, в которое поступил уже взрослым тридцатилетним мужчиной, пройдя за 7 лет две войны – с фашистской Германией и Японией. Возможно, именно впечатления раннего детства определили творческий путь будущего художника.

В 1982-2000 гг. Кравчук занимался воссозданием православных храмов России и ближнего зарубежья. Среди его работ – более 18 храмов, и среди них – Коневецкий монастырь, Иоанна-Богословский Крыпецкой монастырь под Псковом, собор Покрова Пресвятой Богородицы в Великом Новгороде, храм Рождества Христова в подмосковном Митино и др.

В 1986 г. Александр Михайлович принимал участие в реставрации латвийского Рундальского дворца, построенного Б. Растрелли (XVIII в.). Художник воссоздал фрагменты утраченной живописи итальянских художников XVIII в. Мартини и Цуки на плафоне большой галереи.
Особый дар А.М. Кравчука – это портретная живопись. Художник написал портреты настоятеля храма Серафима Саровского протоиерея Василия Ермакова, заслуженного артиста России Владимира Устиновского, заслуженного тренера СССР по футболу Германа Зонина, старейшего профессора Санкт-Петербургской Консерватории Марины Вениаминовны Вульф и других. Одна из выдающихся работ Кравчука – портрет Святейшего Патриарха Алексия II. Он написан по заказу и с благословения самого Патриарха.

Детские портреты – редкая разновидность живописи, и А. Кравчук – признанный мастер в этом жанре. Здесь ему сопутствует особое вдохновение. Под его кистью рождаются серьезные и шаловливые, забавные и прекрасные детские лица.
Картины Кравчука украшают частные коллекции Москвы, Санкт-Петербурга, Киева, Германии, Польши, Австрии.
В марте 2009 г. Александр Кравчук награждён орденом «Сердце Данко».
Несмотря на творческую занятость, Александр Михайлович любезно согласился дать интервью нашему журналу.

Ред. - Александр, почему Вы выбрали профессию художника?

А.К.: Мой отец был художником, и с самого младенчества я целиком существовал в среде искусства. Правда, был небольшой период, когда я хотел стать историком, вести разные изыскания далекого прошлого. Но, к счастью, я быстро понял, что эта мечта имеет мало шансов осуществиться. Скорее всего, получив историческое образование, мне пришлось бы работать учителем истории. А это совсем не то, что меня увлекало. Меня увлекало исследование, поиск того, что еще не известно, открытие того, что реально есть или было, но неизвестно людям. С 3-го класса я уже ходил в художественную школу на Фонтанке. Поэтому, отказавшись от пути историка, я вернулся в область искусства и, закончив 6-й класс, поступил в СХШ им. Иогансона.

В первое время я сильно отставал от своих одноклассников, потому что в то время занимались только акварелью. Акварель требует владения определенной техникой, которую я знал недостаточно. Но со следующего класса начались занятия масляной живописью и тогда я быстро оказался в числе наиболее успевающих.

После окончания школы мне не удалось сразу же поступить в Институт Репина, и я пошел в армию. После армии с 26 лет я занялся реставрационными работами в храмах. Это познакомило меня с большим числом школ и направлений в храмовом искусстве. Здесь все не так просто. Многие направления отстаивают свои позиции, борются за них, выявляют их скрытые качества, внутреннее содержание. Это огромный пласт особой культуры, своего собственного смысла и особой пластики. И я очень старался во всем этом детально разобраться.

Были и другие работы. Например, покрытие металлической чешуей куполов храмов. В этой работе принципы эстетики жестко связаны с принципами целесообразности и конструктивности. Такая работа дает физически почувствовать эти связи и законы.
Потом у меня 10 лет была и своя реставрационная фирма. Но чем бы я ни занимался, живопись я не оставлял и старался в ней отобразить все, что познал к этому времени. Писал, в основном, пейзажи.

Ред - Но сегодня Вы – портретист. Как это произошло?

А.К.: К этому привело такое обстоятельство. Однажды я был участником встречи с Патриархом Алексием Вторым. И вдруг он подходит ко мне и у нас завязывается разговор. При этом разговоре Святейший благословил меня написать его портрет. Полгода я работал над портретом и закончил его к юбилею Святейшего, когда ему исполнилось 75 лет. Портрет понравился Святейшему. После этого я работал над портретом его друга Отца Василия. Почти год я писал его портрет. Отец Василий благосклонно оценил мою работу и сказал, чтобы я посвятил себя исключительно портретному искусству. И вот в 45 лет я принял решение полностью изменить свою жизнь и начать зарабатывать только искусством. В 2000 г. я вступил в союз художников. Так я поставил свою судьбу в жесткую зависимость от своих способностей художника.

Портрет – один из наиболее сложных жанров и поэтому дорогих по исполнению. Но сейчас общество расслоилось, появилось много состоятельных людей, которые могут платить высокие цены. Поэтому у меня появились заказчики. Постепенно их число увеличивается.

Ред.  - А что Вас подтолкнуло заняться детским портретом, который сегодня у Вас преобладает?

А.К.: В первую очередь меня привлекла сложность этого жанра. За сложностью всегда кроется богатство содержания, там не может быть мелкости или пустоты. Я не хочу писать так, как например, Грез, ангелоподобные образы. Без психологии нет портрета. Детская психика – самая чистая. Она ближе всего к своей изначальной природе. Эта природа не затуманивается опытом жизни, наслоениями этого опыта. Детский портрет позволяет соприкоснуться с этой природой, ее таинственными и безграничными свойствами. Причем из всей этой безграничности нужно выделить то индивидуальное, что присуще данному человеку, что останется в нем на всю жизнь, даже в будущем – под слоем жизненного опыта, порой не слишком хорошего. Каждый ребенок – это конкретная личность, индивидуальное произведение Творца. Эту индивидуальность я и ищу.

Сегодня жанр детского портрета заметно выдвинут в среде художников. Это тоже способствует тому, что я сосредотачиваюсь именно на детском портрете. Хорошо, когда тебя что-то выделяет.

Ред. - Вы создали целую галерею портретов и взрослых и детей. Что, по Вашему мнению, преобладает в каждом человеке – общие качества, присущие человеческой природе, или индивидуальные, которые принадлежат только этой личности? Общее или частное, строго индивидуальное?

А.К.: Безусловно, индивидуальное. Каждый человек – микрокосмос. Он абсолютно неповторим, как неповторимы отпечатки пальцев. Нет, он неповторим неизмеримо больше.

Ред. - Как художник, Вы общаетесь с окружающим миром на особом языке пластики. Большинству людей этот язык знаком мало. Отсюда два вопроса. Первый – не отделяет ли Вас этот «другой» язык от других людей, от полноценного общения с ними? Второй – не считаете ли Вы, что люди много теряют из-за незнания этого языка?

А.К.: Конечно, как художник я стараюсь на все смотреть глазами художника, через пластику формы. Так я вижу и пейзаж, и интерьер, и человека. Но пластика не отнимает, а прибавляет мне возможности общения. С самого начала моих занятий искусством, как я уже говорил, я стараюсь познать суть предмета, анализирую, включаю свои мыслительные возможности. Поэтому профессия художника не сужает мои возможности общения, а расширяет их.
На второй вопрос отвечу коротко: эти потери огромны.

Ред. - А что, по Вашему мнению, произошло бы, если бы все люди стали художниками?

А.К.: Это была бы другая жизнь, другой мир, просто не сравнимый с тем, что мы имеем сейчас. Человек по своим природным качествам создан творцом. Весь мир существует за счет творчества. Искусство сохраняет опыт жизни и несет его следующим поколениям. Мир живет за счет искусства. В жизни человека искусство открывает возможности творить, то есть, по сути, быть человеком в полном смысле этого слова. Творчеству противно разрушение. Представляете, насколько бы возросли те ценности, которыми может обладать человек, и насколько бы сократилась приверженность порокам! Но, по моему мнению, это относится только к реалистическому искусству.

По своему интеллекту ни Леонардо, ни Тициан, ни Ван Эйки не уступают современному человеку. Их интеллект мог бы быть достоянием каждого и служить всему обществу. Духовные достижения такого общества сегодня даже трудно вообразить.

А для России здесь скрыты особые возможности. Так уж сложилась наша история, что мы были отрезаны от Запада, который утратил истинную реалистическую школу изобразительного искусства. В России же она сохранилась. У нашей страны есть все возможности, чтобы использовать искусство во имя прогресса. Здесь Россия вне конкуренции.

Ред. - Пытаясь вообразить себе такое общество, о котором Вы говорите, мы участвуем в реализации проекта «Всеобщая изобразительная грамотность в России». Но скажите, пожалуйста, что главное открыло для Вас искусство?

А.К.: Оно постоянно открывает мне себя. Я все глубже узнаю себя самого, появляются какие-то новые грани, о которых никогда не знал. Думаю, что во мне прорастает моя личность, которая, мы об этом говорили, также – микрокосмос. И этот микрокосмос раскрывает себя. Это поразительно.

Ред. - Лариса Луста, прекрасная певица, разносторонне образованный человек, в интервью нашему журналу сказала, что ритм в музыке является проявлением материальной части нашего бытия, а мелодия – высшей духовной, космической, возможно, Божественной. Язык искусства, как и язык науки, имеет общие черты в разных областях. Что в живописи, по Вашему мнению, соответствует ритму в музыке, а что – мелодии?

А.К.: Думаю, в картине для зрителя ритму соответствует внешнее, поверхностное сходство изображения с реальностью. А мелодии – собственно сокровенный язык живописи: пластика формы, композиция, колорит, то, что несет смысл произведения. Тот язык, на котором художник говорит с миром. Надо, чтобы зритель обратил внимание именно на эту сторону произведения.

Портрет «Аленка», х.м. 2005г.