Картина гениального русского художника В. Серова «Портрет княгини З.Н. Юсуповой» для задач этого раздела журнала особенно интересна тем, что с очевидностью демонстрирует как выразительные методы живописи, так и саму движущую силу искусства – стремление познать, раскрыть явление мира.

 Картина гениального русского художника В. Серова «Портрет княгини З.Н. Юсуповой» для задач этого раздела журнала особенно интересна тем, что с очевидностью демонстрирует как выразительные методы живописи, так и саму движущую силу искусства – стремление познать, раскрыть явление мира.
Из выразительных средств, в первую очередь, скажем о цвете. Колорит картины чрезвычайно изысканный, преобладает вибрация серебристых благородных тонов. Благородство серебра оттеняется игрой золота в рамках картин, висящих на стене. Эту вибрацию цвета повторяют вибрации линий в как бы небрежных и беспорядочных изгибах подушки на диване и платья женщины. Изгибается и позвоночник ее в той позе, как изображает ее художник. Ощущение бегущей волны в картине несет и спинка дивана. И в этой симфонии изысканности и игры мы видим пятна черного цвета: одно из них венчает прическу женщины, другое охватывает ее шею, а третье обозначает носок туфельки. Тремя аккордами художник обозначил всю фигуру Зинаиды Юсуповой, как бы прослеживая ее от кончиков волос до кончика пальцев на ноге. И на этой дистанции, едва не вырываясь из общей плавно-изысканной симфонии цвета, с силой звучит зеленый цвет, которым охвачен женский бюст и талия фигуры. Этот сочно-зеленый цвет практически нигде больше не повторяется в картине, и вся сила его звучания (если не сказать - мощь) отдана женской груди и талии.

 Только чувство гения могло найти крайний предел этой мощи звука, чтобы он не ушел в область животного вульгарного переживания. Присутствие животного начала в структуре произведения выкристаллизовано в облике диванной собачки. Характер расположения ее лапок близок к положению рук хозяйки. В то же время художник не позволяет животному соприкоснуться с человеческим обликом, деликатно отделяя их друг от друга.
Рассматривая картину в цвете (разумеется, не на репродукции, а в оригинале), быстро попадаешь в вихрь этого глубоко чувственного переживания художника, поглощенного наблюдением конкретной женщины. В этой чувственности содержится симпатия к конкретному лицу, так много в ней, в этой чувственности, ощущения жизни, ее восторгов и тайн.
Современники говорили о картине, что она изображает «птицу в золотой клетке». Посмотрим на жесткий, довлеющий ритм картин на стене, источающих безликость в пространство с энергично пульсирующей жизнью.
Насколько художник был беспристрастен к портретируемой и углублен исключительно в раскрытие видимого им события, как далек он был от того, чтобы самому окунуться в его «материю», как всегда в истинном произведении остается тайной. Не будем домогаться этой тайны. Разве не достаточно нам тех сокровищ тончайших переживаний, которые нам дарит эта картина?